Проклятый лунный свет играл злые шутки – в изменчивыхпереливах серебристого сияния и угольно-черной мглы казалось, что белые статуиукрадкой меняют позу, пока гасконец отводит от них растерянный взгляд,ухитряются чуть-чуть переместиться со зловещими замыслами, рельефные нимфы исатиры поворачивают головенки, ища невидящим взглядом чужака, и все этоязыческое сборище едва слышно перешептывается меж собой, ожидая рокового часаполуночи, когда произойдет что-то определенно жуткое…

Сейчас живая и богатая фантазия, всегда свойственнаяд’Артаньяну, обернулась против своего хозяина, погружая в горячечный миркошмаров. Вдобавок он вспомнил о легендах, с которыми познакомился уже вПариже, – рассказы о привидениях, порой навещающих древний Лувр. Взять хотябы зловещего красного человечка, с завидным постоянством бродящего ночью покоридорам, когда французских королей ожидают скорые несчастья… Или белую даму…

Он судорожно сжал эфес шпаги, но облегчения и душевногоуспокоения это не принесло. Против потустороннего мира земное оружие бессильно.Что до духовного… Впервые в жизни д’Артаньян пожалел, что был столь нерадивымприхожанином и не помнил ни одной молитвы, надежно отгоняющей нечистую силу ипрочие порождения тьмы. Даже "Патер ностер" он вряд ли смог быпроизнести без запинки.

"Господи, – взмолился гасконец, прижавшись спинойк стене возле небольшой ниши. – Убереги меня от здешней чертовщины, и я,ей-же-ей, закажу по мессе во всех парижских соборах, а в Сен-Дени – целых три.И пожертвую на украшение алтаря аббатства Сен-Жермен де Пре золотую цепочку,которую выиграл в кости у шевалье де Бриссака, а церкви Сен-Северен принесу вдар сорок пистолей, выигранных в "Голове сарацина"… И никогда не будубольше…"

Тягучий стон, раздавшийся совсем рядом! Весь облитыйхолодным потом, д’Артаньян перекрестился, бормоча единственную запомнившуюсястрочку: "…да расточатся враги его…"

Как и следовало ожидать, столь ничтожные познания в святомбогословии не произвели увещевающего действия на объявившуюся совсем близко нечистуюсилу – стоны продолжались, к ним примешивались некие зловещие, ни на что непохожие звуки, словно бы жалобное оханье грешников в аду, возня и копошение,будто в углах собирались ждущие полуночи выходцы из преисподней…

Ожидание опасности во сто крат мучительнее самой опасности,зримой и ощутимой. Осознав это и горя желанием обрести хоть какую-тоопределенность, пусть даже невероятно пугающую, д’Артаньян, крестясь, двинулсяв сторону источника неведомых звуков. Свернул направо, туда, где скрылись его спутники,крадучись, сделал с дюжину шагов вдоль стены, в сторону непонятных звуков,заглянул под арку дверного проема…

И облегченно вздохнул всем нутром, ощутив невероятнуюслабость – и несказанное облегчение.

Существа, производившие этот шум, оказались вполне земными,принадлежащими к тому миру, которого д’Артаньян не боялся нисколечко. Прямо вширокой полосе белого лунного сияния, на широкой кушетке, в объятияхверзилы-англичанина лежала прелестная Констанция Бонасье и, закинув голову,прикрыв глаза, оскалив жемчужные зубки в гримасе наслаждения, тихо постанывалав такт незатейливым, но размашистым колыханиям любовника, с победительнойухмылкой заглядывавшего ей в лицо. Невольный свидетель имел все возможностиубедиться, что ножки очаровательной галантерейщицы стройны, грудьбезукоризненна, а бедра достойны не только валятеля, но и ваятеля.

"Мои поздравления, г-н Бонасье! – подумалд’Артаньян не без зависти. – Напророчили на свою голову, знаете ли…"

И, тут же забыв вырвавшиеся сгоряча обеты вести отныне жизньисключительно добродетельную, подумал: а эту вот английскую ухватку надо будетзапомнить, тут они нас обскакали, еретики чертовы, мы как-то не додумались…Надо же, выходит, и этак вот можно…

– Ну что? – хрипло спросил англичанин, нависая надмолодой женщиной. – Это будет получше ваших французских фертиков?

И д’Артаньян с крайним неудовольствием услышал вздохКонстанции:

– О, милорд… – а вслед за тем милая особа негромкопроизнесла такое, что у гасконца уши заполыхали.

"Черт знает что, – подумал он сердито. –Какое право имеют эти еретики с туманного острова валять наших красоток прямо вкоролевском дворце? Каков хозяин, таков и слуга… Легко представить, чтопроисходит сейчас в спальне ее величества… А не вызвать ли мне его на дуэль?Повод? Да к черту повод! Он англичанин, и этого вполне достаточно!"

Рука сама тянулась к эфесу шпаги, но д’Артаньян (за чтопотом не на шутку себя зауважал) сдержался гигантским усилием воли. Устраиватьдуэль в Лувре, да еще посреди ночи, – это уже чересчур, моргнуть неуспеешь, как окажешься на Гревской площади в центре всеобщего внимания.Конечно, это была бы небывалая честь и нешуточная слава – первый французскийдворянин, проткнувший в поединке чертова англичанина прямо в королевскомдворце, но поскольку честь и слава неминуемо сопряжены с лишением головы, стоитвзять себя в руки…

Он тихонечко отступил и вернулся на прежнее место. Негромкиестоны и сопутствующие звуки не утихали. Д’Артаньян, сердито грызя усы,прислонился к стене.

И вновь встрепенулся, заслышав тихие шаги. В дальнем концегалереи показалась тихо беседовавшая парочка – дама в богатом платье и кавалербез шпаги. Судя по некоторым наблюдениям, оба, безусловно, не принадлежали кмиру призраков, но д’Артаньяну в его положении этот факт не прибавлял радости.Парочка направлялась прямо к нему, поглощенная друг другом, но все же ненастолько, чтобы не заметить рано или поздно меж двух беломраморных статуйфигуру в мушкетерском плаще и шляпе, мало похожую на творение придворныххудожников и скульпторов.

"Притвориться призраком, быть может? – смятенноподумал д’Артаньян. – Пугнуть их как следует? А вдруг не поверят? А еслиповерят, не поднимется ли переполох? Нет, какой из меня призрак…"

Он бесшумно сделал пару шагов вправо и укрылся в неширокойнише, встал в дальний ее уголок, меж кушеткой и стеной. Вовремя – парочкаостановилась совсем рядом, у соседней ниши.

Мужчина вдохновенно произнес:

– Что я еще могу сказать вам, Марион? Клянусь вашейжизнью и моей смертью, чувства мои бездонны, как океаны, и высоки, как самыеграндиозные горы…

"Хорошо поет, собака, – не без цинизма подумалд’Артаньян. – Убедительно поет. Надо будет запомнить и ввернуть при случае– такое всегда пригодится…"

– Ах, Арман… – отозвалась дама тоном упрямойдобродетели. – Ваши слова нежны и обжигающи, но я никак не могу решитьсяизменить своему супружескому долгу…

"Ба! – подумал д’Артаньян. – Сдается мне,красотка, ты себе просто-напросто набиваешь цену. Быть может, я и не великийзнаток женщин, но одно знаю: верная жена, ежели и захочет сохранить верность,то не в столь высокопарных выражениях. Нет, сударыня, она гораздо проще, ноубедительнее выразится! Помню, малютка Пьеретта, даром что крестьяночка, неколеблясь, хлопнула меня по щеке, вот по этой самой, и доходчивыми выражениямиобъяснила, что сын я там сеньора или нет, а кое-какие вещи она только смуженьком делает…"